он знал, что со мной, и я не представляла, как он отреагирует. Сердцем я хотела верить, что это наша общая проблема, но из-за истории с Инес отлично понимала, как легко мужчине просто развернуться и уйти. Мой отец от нее сбежал, а он был черный. От белого парня еще меньше можно ждать.

– Но ты не беспокойся, это моя проблема, и я с ней разберусь, – сказала я. – Ты лучше иди.

Шимми развернулся ко мне.

– Руби, я тебя не брошу одну со всеми этими проблемами разбираться. Что ж я за человек, по-твоему?

Он обнял меня за плечи и прижал к себе, и я ощутила прилив облегчения. Сморгнув слезы, я хрипло сказала:

– Тетя Мари ищет еще один вариант, в Делавэре. Она мне сегодня сообщит. Извини, Шимми.

– Как ты и сказала, я при этом тоже был. – Он прижался лбом к моему лбу. – Мы справимся. – Потом он резко поднялся на ноги. – Извини, что так вот тебя бросаю, но мне пора бежать.

– Так скоро?

Теперь, когда я все рассказала Шимми, мне не хотелось быть одной. В голосе моем читалось отчаяние, и мне это не нравилось. Я боялась, что если он уйдет, то больше уже не вернется.

– Папа в больнице. У него сильно распухли ноги, и врач говорит, с его печенью что‐то не так.

– Долго ты тут будешь?

– Не знаю. Мама в полном раздрае, и я нужен мелким.

И мне он был нужен.

– Позвоню, как смогу. – Он наклонился и чмокнул меня в щеку.

Через несколько минут я наконец поднялась на ноги и заперла за ним дверь. Пытаясь найти способ успокоиться, я надела фартук и стала рисовать. Мне нужно было уйти в Рубиновый мир, мое убежище, место, где мне было подвластно все, и остаться там. Навсегда.

У нас с тетей Мари и Пышкой был график, кто когда ухаживает за бабушкой Нини. Поскольку летом у меня не было факультативов «Взлета», по субботам я была свободна и могла спокойно помогать родным.

– Я тебя уже заждалась, – сказала Пышка, встретив меня у двери, и поправила свой парик-каре.

– Ты о чем вообще? Ты ж сегодня не работаешь.

– А дела все равно есть. Сбегаю на авеню за покупками, а потом встречаюсь с подругой за выпивкой. Вернусь вечером. – Пышка схватила сумочку, бросила в нее помаду и вылетела из квартиры.

Кухонная раковина была завалена грязными тарелками и воняла, а из помойного ведра пахло заплесневелыми овощами. Меня бесило, когда Пышка оставляла после себя бардак, а мне приходилось за ней убирать, но при этом приятно было снова оказаться в квартире, где я провела первые восемь лет своей жизни. Спален тут было только две, мы с Пышкой жили вдвоем в той, что поменьше.

Я раздавила туфлей таракана и пошла к Нини. Она сидела в кресле-качалке с тремя подушками под спиной, чтоб легче было встать. Шторы были раздвинуты, и я видела в окно облупившиеся стены домов напротив и их ржавые водосточные трубы.

– Это ты, милая? – позвала Нини.

– Угу. Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Просто отлично.

Было жарко, но она прикрывала колени лоскутным одеялом, давно служившим нашей семье. Бабушкина ночная рубашка совсем протерлась, но бабушка настаивала на том, чтобы кто‐то из нас каждый день ее стирал и она могла ее все время носить. Днем бабушка надевала темные очки. Я не понимала зачем – она же ничего не видит. Из старенького радиоприемника доносились потрескивающие звуки трансляции бейсбольного матча. Я пошевелила рукояткой переключения частот.

– Ты меня причешешь?

– Давай. Сейчас возьму расческу и смазку. – Я выдвинула правый ящик, где у нее хранились заколки, расчески, масла и прочие принадлежности. Нини с легкой улыбкой слушала бейсбольный матч. Я встала у нее за спиной, и пока я расчесывала ее хрупкие седые волосы, она прислонила голову к моему животу.

– Ух ты! – Нини захлопала в ладоши. Эрни Бэнкс из «Канзас-Сити монаркс» вышел на победный хоум-ран, при этом у команды атакующие игроки стояли на каждой базе.

Окно было открыто – его подперли старым деревянным бруском, чтобы оно не закрывалось, так что кожу мою ласкал ветерок. Я окунула палец в масло и задумалась о Шимми.

Прошла целая неделя, а у меня не было от него вестей. Да, он был занят отцом, но я‐то была занята яйцом, и чем дальше, тем сложнее мне было поверить, что все будет в порядке. Тетины знакомые в Делавэре так и не вышли на связь, и домашних средств, которые мне надо было пробовать, она, слава богу, больше не приносила.

– Как дела со стипендиальной программой? – скрипучий голос Нини вернул меня к реальности.

– Неплохо. Через несколько месяцев должны сообщить результаты.

– Молодец, девочка. Поступишь первая из нашей семьи в колледж. Горжусь тобой.

От чувства вины я напряглась.

– Я еще не заработала стипендию.

– Но ты на пути к ней. – Она повертела двумя пальцами уголок одеяла. – Прошлой ночью мне снилось, что я снова могу видеть и вся боль у меня из тела ушла. Аллилуйя! Я стояла у плиты и жарила нам жирный кусок шэда. Он так и трещал на сковородке.

– Нини, только ты и любишь эту костлявую рыбу.

– Может быть, – сказала она, и по тому, как голова ее потяжелела у меня в руках, я почувствовала, что ей нравится, как я перебираю ей волосы. Какое‐то время мы молчали. Мы с Нини всегда умели молчать вместе.

Потом она выпрямилась.

– Ты же знаешь, к чему снится рыба, да?

Мне пришлось изо всех сил сосредоточиться, чтобы пальцы мои не запнулись.

Нини не стала продолжать. Я смотрела в окно, на голубей, клевавших мусор на улице.

– Ты мне обо всем можешь рассказать, – негромко сказала она.

Я чуть не задохнулась от волнения, но не смогла себя заставить сказать Нини то, что ее наверняка раздавит. Она уже ходила по этой дороге с Инес. Я не могла еще раз разбить ее сердце.

– Не, я ничего такого не знаю, Нини. Кроме того, что волосы у тебя растут вовсю. – А потом я принялась плести косички у нее на затылке.

Я открыла дверь в квартиру тети Мари. На полу лежали три десятицентовые монетки, завернутые в исписанную цифрами бумагу. Значит, делец, на которого она работала, вышел на свободу и она снова принимает ставки. Может, теперь ей не придется столько смен брать в «У Кики». Я подобрала монетки и положила в банку рядом с телефоном, и тут он зазвонил.

Это был Шимми.

– Встретимся в переулке